— Наверное, кто-то нарядился «под Чапаева», а пастух, поди, не разобрался, всё село взбаламутил. Ха-ха!
— Если ещё хоть разок хахакнешь, — не на шутку осерчал Вася, — из тачанки вытряхну! Было б тебе известно, Чапаев из Москвы нашим пионерам письма пишет, приказы разные присылает.
— А где эти приказы! Покажи!
— Вон у него попроси, — кивнул Вася в сторону Сеньки Морозова. — Он те приказы в планшетке носит, для музея бережёт.
Сенька оттащил в клуб последний фанерный щит и, обтирая платком вспотевшее лицо, возвращался к тачанке. Офицерская планшетка висела у него на боку, и Сеньке приходилось то и дело придерживать её рукой, чтобы она не мешала ходьбе.
Сенька важно сел на заднее сиденье, поправил планшетку на коленях и, вскинув вверх покрасневший нос, указал взглядом на Кукарекина:
— Кто такой? По какому такому праву здесь?
— Приятель мой, — ответил Вася. — Помогать приходил.
— Мы щиты таскаем, а они на козлах сидят. Тоже мне помощники!
— А я тоже вначале таскал, — робко сказал Кукарекин и уважительно глянул на Сенькину планшетку. — А это правда — вы с Чапаевым переписываетесь?
— Вася небось проболтался? Ну что ж, скрывать не стану — чапаевское письмо всегда при мне. Вот тут, — и Сенька с важностью пошлёпал ладонью по слюдяному верху планшетки.
— Покажи!
— Ишь чего захотел! Чтобы ты письмо грязными лапами… Я и своим-то не всем показываю. Чего доброго, измазюкают. А письмо это — историческая ценность!
— Было б — показал… А так, видно, ничего нет…
— Ты меня не подначивай. Надо будет — покажу. Всему своё время. — Сенька встал, оттеснил Васю с другом на нижнее сиденье, а сам сел за ездового. — Ты, пацан, топай отсюда. Нам в путь пора. Некогда разглагольствовать.
Длинношеий Кукарекин неохотно спрыгнул на землю и, когда тачанка тронулась с места, показал Васе язык:
— Тоже мне — «с Чапаевым на тачанке покатаемся»! Дурачит он тебя. Нет у него никаких писем…
Тачанки возвратились на полевой стан поздно вечером. Сенька с Васей распрягли Буланого и вместе с другими ребятами заспешили к общему столу под навес, где повариха тётя Капа уже разливала по тарелкам уху.
От тарелок поднимался белёсый пар. Он распространял вокруг до того вкусный, аппетитный запах, что все разом почувствовали, какие они голодные, и весело принялись работать ложками.
И только Васе было невесело. Он сидел за столом надув губы и косо смотрел ка Сеньку, который в это время с великим наслаждением хлебал уху.
Васе было не до ухи. Он хмуро спросил Сеньку:
— Скажи честно, Дед-Мороз, есть у тебя письмо Чапаева или нет?
— Конечно, есть! Стал бы я хвастаться просто так!
— А почему Кукарекину не показал? Он же просил тебя.
— Стану я всякому встречному-поперечному показывать!
— Тогда мне покажи.
— Я же тебе русским языком объяснил — осенью увидишь чапаевские письма в школьном музее под стеклом. Понял? Потерпи немного, и своими глазами убедишься.
— Обманываешь ты меня. И дедушку обманул. И зачем только он тебя в адъютанты взял…
Вася вздохнул тяжело и, оставив уху нетронутой, побрёл из-под навеса в полевой вагончик. Быстренько разделся и, недовольный, лёг на нижнюю полку.
Вася слышал, как возвратились с ужина ребята и, тихо переговариваясь, стали стелить постели на нарах. Потом голоса смолкли.
Утомлённые дневной работой, мальчишки заснули очень скоро, и только Сенька, расположившись над Васей на верхней полке, ворочался с боку на бок, сопел и что-то бормотал себе под нос. Видимо, ему хотелось поговорить с Васей, но он решил, что тот уже спит, и не стал беспокоить. Но вот сопение прекратилось, нары перестали скрипеть. Сенька, должно быть, тоже уснул.
А к Васе сон не приходил. Он лежал с открытыми глазами и думал о планшетке, которую Сенька каждую ночь кладёт себе под подушку.
«А что, если проверить, есть ли там письмо…» Мысль эта не давала Васе покоя.
Он осторожно поднялся с постели и запустил руку под Сенькину подушку. Нащупал там планшетку и потянул её вниз.
На маленьком столике возле окна лежал карманный фонарик. Вася включил свет и стал проверять, что лежит в планшетке. Там лежали цветные карандаши, тетрадка с картой, на которой был обозначен кружочками весь путь, пройденный пионерскими тачанками, и письмо в голубом конверте.
Первым делом Вася прочёл обратный адрес. Адрес на конверте выведен фиолетовыми чернилами красиво и ясно. Сеньке при всём старании так не написать, да и фиолетовых чернил у него нет. Никаких сомнений — почерк принадлежит Чапаеву. На конверте видна чёрная круглая печать. На печати изображена звезда с серпом и молотом, внизу чётко написано: «Москва». Не мог же Сенька сам себе из Москвы письмо послать! Он там никогда не был, и родных в столице у Сеньки нет.
«Выходит, не соврал Дед-Мороз, — обрадованно подумал Вася. — А я-то ему не верил… Надо переписать адрес и дедушке показать. Теперь никто — ни дедушка, ни Кукарекин из Сормовки, ни другие ребята — не будет надо мной смеяться».
Он переписал на листочек московский адрес Чапаева и спрятал письмо в планшетку. Потом на цыпочках приблизился к Сенькиной постели, сунул планшетку под подушку и со спокойной душой лёг спать.
Всю ночь Васе снился Чапаев на тачанке, а ещё — белогвардейский офицер, тот самый, который однажды уже являлся к нему во сне и саданул Васе саблей, по руке. Прошлый раз Вася растерялся, не смог дать отпор белогвардейцу. Зато теперь тот получил сполна. Вася ударил длинной очередью из пулемёта. Офицер вздрогнул, закричал «Караул!» и провалился в чёрную пропасть. А Вася вместе с Чапаевым помчался на тачанке дальше…
ТЕЛЕГРАММА САМОМУ СЕБЕ
Когда Вася проснулся, ребят в полевом вагончике уже не было.
Он распахнул дверь и увидел возле рокочущих комбайнов председателя колхоза. Товарищ Морозов вскинул над головой флажок и громко скомандовал:
— Поехали!
Это был приказ о начале наступления.
По золотым волнам ржи, следуя за комбайном Васиного отца, поплыли с рокотом другие степные корабли. Над каждым из них закружились, замельтешили крохотные обрезки соломы и белёсые пушинки. Грузовые автомобили подъезжали к комбайнам, шофёры до краёв наполняли кузова янтарным зерном, укрывали его брезентом и сразу же отчаливали обратно.
На просёлочных дорогах, по которым ещё совсем недавно летали пионерские тачанки, теперь мчались машины. Они везли на элеватор первое зерно нового урожая. Позади машин длинным сизым хвостом тянулась пыль, поднимаясь чуть ли не до самого неба.
Выполняя дедушкино поручение, одна из тачанок носилась около крайних домов села, на том участке, где пшеничное поле подступало к колхозному саду. Пионерские дозорные организовали там настоящее гонение — с трещотками и кнутами — на коз и поросят, которые всё норовили залезть в пшеницу.
Другая тачанка стояла у дорожной обочины возле щита с надписью: «Пионерский пост охраны урожая». Там, на перекрёстке двух дорог, ведущих в село и на элеватор, пионеры дежурили вместе с дедушкой Анисимом. В руках у одних желтели маленькие флажки. Другие размахивали молотками с длинными рукоятками.
Вот показался грузовик с зерном. Мальчишка выбежал на дорогу, поднял флажок. Грузовик остановился. Ребята с молотками подбежали к нему и стали осторожно, словно врач больного, выстукивать борта — нет ли где трещины, через которую может просочиться зерно. Дедушка Анисим тоже постучал молотком. Потом подошёл к шофёру, о чём-то поговорил с ним, и машина поехала дальше. Раз отпустили так быстро, значит, кузов у грузовика в порядке, вполне «здоров».
Зато с шофёром другой машины, остановленной пионерами на дороге, дедушка Анисим имел суровый разговор. Ребята заметили, что зерно в кузове ничем не укрыто. Надо было привезти брезент, и пионерская тачанка тут же помчалась в село.
Вася просился, чтобы его поставили в дозор у дороги. Но дедушка дал ему и Сеньке другое задание — следить, как идёт работа в поле, не остаются ли после уборки колоски на земле или в копнах соломы, не нужна ли комбайнерам срочная помощь.
В конце каждого рабочего дня Вася отвозил председателю в правление сводку о ходе уборки, о передовиках и отстающих.
Пионерка Тома Бесхатнева отвечала за выпуск двух газет. Одна называлась «Молния», потому что с молниеносной быстротой давала разные срочные сообщения об уборочной. Вторая — «На крючок» — выходила с рисунками, где в смешном виде изображались бездельники и неумехи.
Самой Томе, конечно, было не управиться сразу с двумя газетами. Ей помогали Сенька и Вася, а еще бригадный учётчик с комсомольским значком на груди. Он-то лучше всех знал, кто как трудится и сколько хлеба скашивается. Три раза в день — утром, днём и вечером — Тома брала у него свежие сведения и перепечатывала их на машинке. Получалась газета «Молния». Они с Васей вывешивали её на стенке полевого вагончика, чтобы каждый мог прочесть, как идёт уборка урожая.
